|
|
Х У Д О Ж Е С Т В Е Н Н Ы Й С М Ы С Л
ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ
Соломона Воложина
|
22.05.2025 |
Огреха Тарабукина
Начну очень издалека, ну, и c себя, по обыкновению. Для разгона. Невзрачность – то слово, от которого я потом буду плясать. А пока о себе. Это то слово, каким охарактеризовала меня одна девушка другой (меня они не видели из-за куста), когда меня на заводе крупно повысили, а другая не знала по фамилии, кто это такой я. Первая её навела: “Ну из техотдела молодой специалист. Такой невзрачный”. “Ааа!”, - стразу догадалась другая. Имея шпионскую (незапоминающуюся) внешность, я брал тем, что со мной было интересно. Нет, брал не то слово. Моя охота на женщин была цепь почти непрекращающихся поражений, ибо я невзрачность дополнял всякими самоограничениями. А они думали, думаю: "Вот, наконец, с кем я буду чувствовать себя возвышенным существом и не дам ему". Женившись (по любви) я твёрдо знал, что жене не изменю ни за что. (И сдержал этот необъявленный даже себе зарок.) Зато я себе почти ничего не запрещал в флирте. (Знал же, что “ничего” не будет.) Был совершенно естественен, и это нравилось. И услышал раз (опять меня от них что-то заслоняло) о себе: “А он, и правда, приятный”. Это меня им, двум командированным женщинам, незадолго до того шутливо представила начальница отдела техдокументации: “А вот зам главного конструктора этого прибора, мой любовник”. Рая её звали. Она меня раскусила с моим безответственным флиртом. Нет, ей понравилось, безусловно, выражение моего лица, когда я первый раз её увидел издали идущей навстречу по длинному пустому коридору. Я ж не стеснялся в самовыражении. А она была огромная (до нас она работала надзирательницей в женской тюрьме). Я же огромных очень люблю, хоть сам тонкокостный. У меня и жена такая. Правда, при осиной талии. А Рая такой не имела, но всё равно. И вот такой, как я-приятный, - Рейсдаль. Приятное ничто.
Рейсдаль. Кусты. 1653. "…висящий в двух шагах от нее маленький “Куст” Рейсдаля казался мне желтоватым, ватным, несколько безличным. И я готов был иногда отдать предпочтение Хоббеме, тем самым впав в заблуждение, которое, конечно, не могло бы сохраниться надолго, но все же непростительно, будь оно даже мгновенным. Рейсдаль никогда не умел вставить в картину хоть одну человеческую фигуру [смотрите, какие коротенькие ножки у человечка, идущего справа]… Нет у Рейсдаля и золотистой атмосферы Кейпа, его ловко найденной манеры купать в свете и золоте корабли, города, лошадей и всадников, — все то, что он рисует со знакомым нам блеском, когда ему все превосходно удается. Хотя Рейсдаль и не уступает никому в мастерстве моделировки [придания иллюзии трёхмерности тенями и цветом], когда пишет растения и воздушные пространства, он все же не сталкивается с теми исключительными трудностями, как Терборх и Метсю, когда они моделируют человеческое тело. Как ни испытана проницательность его глаза, все же она не так велика в силу самих сюжетов, с которыми он имеет дело. Как ни ценны его пенящаяся вода, бегущее облако, обросшее кустами дерево, волнуемое ветром, низвергающийся между скалами водопад, — все это, если учесть сложность целей, обилие и тонкость проблем, уступает в точности решений <…> Рейсдаль не выказывает никакой живости ума. И в этом отношении рядом с остроумными мастерами Голландии он кажется несколько мрачным. Если разобраться в привычных приемах Рейсдаля, он представится вам простым, серьезным, сильным, очень спокойным и значительным, почти всегда ровным, причем все эти достоинства настолько жизненны, что перестают вас захватывать. Перед этой маской, которая никогда не улыбается, перед этими почти всегда равноценными картинами чувствуешь себя иногда смущенным их красотой, но редко бываешь поражен. Наконец, колорит у него сильный и гармоничный, но однообразный и не очень богатый: он меняется лишь от зеленого к коричневому; асфальтовая подготовка служит основой. В нем мало блеска, он не всегда приятен и в своих основных элементах не особенно изыскан. Утонченный художник домашних сцен легко мог бы упрекнуть Рейсдаля в скупости средств и счел бы его палитру подчас слишком упрощенной. Но при всем этом и вопреки всему Рейсдаль — единственный в своем роде художник…” (Фромантен. Старые мастера). И в другом месте: "У нас же [французов], если сюжет в картине отсутствует, от нее требуется, по крайней мере, живое, правдивое чувство и ясно ощутимое волнение художника. Пейзаж, не выражающий настроения самого художника, — произведение не удавшееся. Мы не умеем, подобно Рейсдалю, создавать шедевры, изображая пенящуюся и мчащуюся между темными скалами воду. Животное на пастбище без выраженной идеи, “без понятия” — как говорят крестьяне об инстинкте животных, — недостойно [мол] кисти художника” (Там же). Так это в Голландии, гордой, грубо говоря, малозначительностью буржуазной (да и страна маленькая), всё же сумевшей себя отстоять рядом с великими странами, у которых имперское величие. Вообще разнообразие: католики и гугеноты, дворяне, клирики, третье сословие. С мирящим их распри королём. С соответствующим искусством, у которого есть "сюжет”. И имеющим такую характеристику: "Живописец всё определённее начинает воспринимать и передавать природу под предвзятым “углом зрения”” (Тарабукин. https://vk.com/doc15417283_448261696?hash=rVAqGM0pyb2v6UFekzliQzimOcLFuB4NEt8rg3fdYug&dl=3lq28yUwLHyBuyVvnL4zlJdpVMgbzte4LTynnG5yQV4). Это сказано о Пуссене, родоначальнике классицизма, про который выше у Фромантена написано: "Пейзаж, не выражающий настроения самого художника, — произведение не удавшееся”. Понимай, у Рейсдали нет настроения. Как казах-де: едет по степи, и что видит, о том и поёт. Тогда как и у Рейсдаля есть – в виде подсознательного идеала – своя ценность абы чего. Например, куст среди подобных кустов, или песок дюны среди подобного песка другой дюны, или облако среди таких же других облаков. Как идеал буржуазности: нет ни у кого привилегий, и все – с интересами чуть ли не ниже пояса. У первичного капитализма были свои иллюзии о равенстве… всего лишь в низменной (с точки зрения соседей) жизни. Вообще же подсознательность идеала способна создать впечатление, что предвзятости ни у какого художника, ни в каком стиле, нет. А классицизм стал гордиться, наоборот, предвзятостью – воспеванием всех мирящей абсолютной монархии (Разума) под видом вечных ценностей античной классики. От сознания всё – предмет гордости, ибо оставлено ж в прошлом тёмное Средневековье с его религиозностью. Место Бога у Пуссена занял пантеизм, одухотворение природы. Она, очень разная, как сословия и религии во Франции, но, - как во Франции же всё под монархом, - природа объединена своей духовностью, которая едина в пику своей разнообразной материальности. И – по глазам в пейзажах Пуссена бьёт это обилие разнообразия, самим собою намекающее на единство в невидимой одухотворённости. Я б отметил из разнообразия постоянную зеркальную гладь вод и взбудораженность облаков.
Пуссен. Пейзаж с похоронами Фокиона. 1648. Здесь ещё и сюжетная разноголосица. Фокиона убила толпа. Поэтому хоронят его только два человека, несущие носилки с трупом. Другие занимаются своими делами: кто пасёт овец, кто везёт какую-то поклажу, кто валяется на травке, кто прогуливается.
Пуссен. Пейзаж с вдовой Фокиона, собирающей его пепел. 1648. Сюжетно и тут вдова одна (подруга сторожит, чтоб она ничьего внимания не привлекла), а всем остальным людям (их почти 3 десятка по одному-двум рассеяны) – до лампочки. Но без глади вод
и разнообразия облаков (вряд ли могут быть одновременно обычные кучевые и вытянутые, как при ветре, облака) не обошлось.
Пуссен. Четыре сезона – Весна. 1660-64. А тут, если вдали – это бурное море
то ясно, почему на небе такая, в общем, тишь, гладь и божья благодать.
Пуссен. Итальянский пейзаж с отдыхающими путниками. И наоборот: когда на небе драма, в пруду зеркально гладкая вода.
Пуссен. Пейзаж с человеком, убитым змеей. Ок1648. То же. Даже небольшой водопад и моление богам о спасении в преодолении этого водопада (все преодолевающие оказываются в воде и более-менее драматически из неё выбираются) не мешают впечатлению спокойствия вод.
Пуссен. Четыре сезона - Зима. 1660-64. Мне, признаться, надоела такая повторяемость, и я решил исследование прекратить. Злую шутку над Пуссеном сыграла сама установка классицизма на воспевание Разума, превратившая все вещи в произведения прикладного искусства, второсортного, если по мне, эстетическому экстремисту. 6 октября 2023 г.
|
|
22.05.2025 |
|
|
18.05.2025 |
|
|
16.05.2025 |
Про почти экстрасенсорику в искусствоведении
|
|
12.05.2025 |
|
|
10.05.2025 |
|
|
09.05.2025 |
Пример информационной войны против России
|
|
08.05.2025 |
Сталин не от мира сего скульптора Меркулова
|
|
05.05.2025 |
|
|
04.05.2025 |
Меня продолжают вербовать прокапиталисты
|
|
03.05.2025 |
|
|
01.05.2025 |
|
|
27.04.2025 |
|
|
24.04.2025 |
|
|
23.04.2025 |
Я ошибся с предательницей Афонской
|
|
22.04.2025 |
|
|
21.04.2025 |
Художник Моисеенко, совок и Пушкин
|
|
13.04.2025 |
|
|
05.04.2025 |
Уж и не знаю, как это назвать…
|
|
29.03.2025 |
Именно несогласие делает жизнь стоящей штукой
|
| 1|2|3|4|5|6|7|8|9|10 >> |
 |
Редколлегия | О журнале | Авторам | Архив | Статистика | Дискуссия
Содержание
Современная русская мысль
Портал "Русский переплет"
Новости русской культуры
Галерея "Новые Передвижники"
Пишите
|
© 1999 "Русский переплет"
